Мне нравится, что с течением времени у меня складывается какое-то представление о вещах, коллекционируются простые и работающие рецепты, как нужно себя вести в той или иной ситуации, чтобы действия выглядели адекватными изнутри и со стороны или по крайней мере приводили к желаемым результатам. Все чаще, оглядываясь на назад, я могу сказать «и я поступила бы так снова».

Но до сих пор я не могу четко представить границы ответственности по отношению к близким.

Уточню, что в понятие ответственности я неразрывно включаю полномочия. То есть, если я слежу за тем, чтобы у моего ребенка не было кариеса, я имею право заставлять ее чистить зубы, настаивать на отказе от сладкого сока перед сном или на походах к стоматологу.

Раньше я считала, что близкие и любимые люди — это практически я, а значит, я должна порвать себе попу, но обеспечить их радостью и счастьем и не гнушаться никакими вмешательствами, все же ради любви.

Потом у меня наступил другой период: люди сами знают, что им лучше подходит, как поступить и в какие авантюры ввязываться. Надо не мешать, не навязывать свое мнение или упаси господь, вмешиваться. Особенно в личной жизни: я несколько раз была свидетелем того, как в отношения между друзьями, влюбленными или мужем с женой встревали сторонние доброжелатели. Они вели «приватную» переписку с каждой из сторон, в последствии сливая ее противоположной, участвовали в их ссорах, работали жилеткой в две смены. Они, конечно, разнообразивали свою жизнь, внося в нее дополнительные нотки остроты и драмы, находясь в полной безопасности, но шансы на примирение страдающей пары выносили напрочь.

У меня вообще отношение к доброжелателям почти как к риелторам: когда кто-то начинает проникать третьим в мои отношения, принимать деятельное участие или вмешиваться в споры, в которых должны быть только двое, я прямо говорю «Ты тут лишний. Извини, но сейчас тебе надо выйти из комнаты». Симметрично, если при мне наблюдается повышение градуса в разговоре между парой, я начинаю мимикрировать под окружающую среду, пытаться слиться с обоями и имитировать глухоту.

С воспитанием детей тот же рецепт — пусть воспитывают, как знают. У меня есть знакомый, который выносит расплакавшегося малыша на мороз раздетым и пусть выносит; у всех привычка к разному температурному режиму.

Когда моя подруга звонит мне с причала и говорит, что она сбегает на Кубу с симпатичным моряком, у него вот такие плечи и трубка; они будут пить ром и есть кокосы остаток жизни; пошла дипломная работа в непечатные места — я чувствую долгом дружбы уточнить, что она курила, а потом уже не выражать ненужных сомнений в том, что жизнь коротка, а она ее единовластная хозяйка.

Но когда та же подруга плачет на кухне за чашкой чая, когда я вижу у нее на руке черные следы от пальцев, когда она называет себя последними словами и утверждает, что потолстела, хотя худая, как щепка; когда она перестала летать при ходьбе и петь в душе, мне очень хочется напомнить ей, что жизнь коротка, а она ее хозяйка и стоило бы ей гнать из жизни деструктивное поганой шваброй.

Когда я сама уже избавилась от деструктивных связей, мой брат говорил, что в мои 16-18 лет он часто представлял себе сценку из Крестного отца: когда Сонни фигачит мужа сестры об гидрант со всей дури, пока гидрант не ломается об его голову. По его словам, ему часто хотелось приехать в Питер и раздолбать каменного льва об чью-нибудь репу. Других методов помочь мне он не видел и я его прекрасно понимаю: попробуй сказать той же подруге, что, может, если парень ее обзывает коровой, то проблема не в ее весе, а в его голове, набитой дерьмом, как она выдаст мне волчий билет на чаепития с ее участием.

Но в то же время я вспоминаю себя уже в период, когда отходила от всего этого. В какой-то момент меня накрыла обида на близких: они видели, что со мной творится что-то неправильное, стояли рядом, когда он повышал голос или пихался, делал, что-то явно унижающее человеческое достоинство, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы одернуть его. Я начала думать, что если бы он серьезно меня бил, все бы молчали, а потом просто поплакали бы и закопали.

Помню, что в первый раз, когда такое произошло, я очень удивилась, что опция так себя вести вообще существует. Мои домашние были рядом и никто даже не намекнул мне, что такое даже близко с нормой не лежало. Тогда я решила, что значит, подобное поведение вполне возможно и даже допустимо и это положило начало всему.

Позже мама признавалась, что в той отправной точке она находилась в состоянии глубоко шока. Рядом с ней сидел Самат и размышлял о пожарном гидранте. С кухни доносились вопли, какая я глупая и тугодумная корова и мои попытки перевести все в шутку.

Они тогда решили, что вмешиваться в чужие отношения нельзя. Что это никогда не приводит ни к чему хорошему, что мне уже 16 и если что-то упущено в воспитании и представлении о жизни, теперь этого не вдолбить. Я только отмахнусь и попрошу не лезть.

И в общем-то они были правы, по модулю одного. В 16 представление о жизни только начинает складываться и если не прямым путем, то окольным, на него еще очень даже можно повлиять.

Я долго думала над этим в ключе, что я скажу Вере, если подобная ситуация начнет складываться вокруг нее.
И нашла решение.

Пришлось исходить из того, что я могу и чего не могу: я определенно не могу запретить ему кричать на нее (я не в состоянии проконтролировать этот запрет, засунуть ему в рот мыло, соответственно, глупо это запрещать), не могу запретить ей с ним общаться (это ни к чему не приведет, кроме протеста). Но у меня есть право хозяина дома и право мамы несовершеннолетней дочери в нем.

При этом раскладе я спокойно выхожу на кухню и говорю: в этом доме нико не кричит и не называет такими словами моих домочадцев, родственников или гостей. Я не приемлю этого, это никогда не будет для меня нормой. Все, кто хотят повышать голос в ключе агрессии или оскорблять вышеперечисленных, перемещаются в другие дома и занимаются этим спокойно там.

Потом говоришь, что пока вот этой Вере нет восемнадцати, я слежу за тем, что ей можно, а что нельзя. Пока ей нет восемнадцати, я контролирую, что никто так с ней не обращается. Жди два года, женись, если она согласится и делай что хочешь, дальше она будет под твоей защитой. А пока следи за собой или я приму меры.

Вуаля.
Чел предупрежден, что все тут не глухие и одобрять его не станут.
Девочке дали понять, что это полный ахтунг, такое не надо терпеть и обращать в шутку — это момент, когда пора остановить игру, перестать смеяться и без обиняков сказать «ты заплыл за буйки, либо прекращай, либо уходи».

Но это, к сожалению, не универсальный рецепт. Может, у вас он есть?

Источник ЖЖ