Оптина Пустынь крупнейший монастырь в России, где одной только братии – сто шестьдесят человек. И это – не считая простых иноков и послушников.
Летом монастырь ежедневно кормит шестьсот человек паломников, а в выходные — до тысячи. И еще есть трудники и подсобные рабочие. Так что обеспечение привычной монастырской жизни – это огромный труд. А сама территория монастыря – многие ли об этом знают? – тянется ещё далеко налево от привычного пейзажа с башенками – по огородам.


Мы вышли туда – и немного растерялись. На высоких грядах тесно, словно букеты в ведре, торчали баклажаны («Они дойдут ещё, время есть»), посвечивали боками последние арбузы («маленькие, но очень вкусные»).


В теплице с помидорами («Ну, как же вы с утра-то не приехали? Сейчас мы красные все собрали – некрасиво») коллега случайно зашел не в тот ряд – и потерялся. Ещё бы – ведь высота здешних теплиц – около пяти метров, а кусты, рассаду которых начинают готовить с февраля, а высаживают в апреле, – в два человеческих роста.


Печки, специальные укрытия, тёплые гряды и популярный ныне капельный полив, воду для которого ветряк накачивает из прудов, а греет в специальной цистерне солнце – все это здесь на вооружении есть.

Наместник Свято-Введенской Оптиной Пустыни архимандрит Венедикт: Монахи – не дармоеды
«Нужно обязательно восстанавливать сельское хозяйство и промышленность, обеспечить людей работой. И не просто обеспечить – нужно сделать какое-то законодательное положение, чтобы человек работал, потому что самое страшное для души – это, когда человек не работает своими руками.
Потому в монастыре с древних времен правило: наряду с богослужением, с молитвой, с изучением закона Божия, обязательно телесный труд. Это как два крыла: птица с одним крылом лететь не будет. Убери одно крыло – труд, и без него ничего не будет. Убери другое, и оставь только труд – то же самое, вот такие примеры.

Если в монастыре монахи будут жить только на подаяние… Один митрополит к нам приезжал и назвал это дармоедством, а дармоеды Царствия Божия не наследует. Подаяние должно идти на церковные нужды: людям обездоленным, нищим, вот на Украину недавно отчислили, помогли.
У нас трудовое послушание – это приблизительно три-четыре часа. Но ещё у насельников есть учеба и службы.
То есть день такой: надо рано встать, где-то до пяти часов, прийти на полунощницу, отстоять, потом на раннюю литургию, потом пойти на трудовое послушание. Ты можешь разделить его и пойти на позднюю, но на одной литургии должен быть обязательно. Затем на учебу, на обед, а после – вечерняя служба. И получается: человек постоянно занят, бездельничать нельзя никак».
Ответственный за прудовое хозяйство с энтузиазмом показывает систему фонтанных аэраторов. Со стороны кажется, что фонтан на пруду – причуда сумасшедшего ландшафтного дизайнера, а это просто технология: выбрасываясь вверх, вода насыщается кислородом. Зимой тот же аэратор способен пробить лед в полынье. Это важно – на зиму пруды до конца не спускают – в них остаётся часть молодняка.

Потом мы долго рассматриваем разные разности – то прежний аэратор, который, наоборот, закачивал воздух на глубину, но уж больно много жрал электричества, то какую-то хитрую современную машину, которая позволяет чистить пруды, не спуская воду.
Но вообще-то нужды монастыря – это тонн тридцать, так что рыбу докупают со стороны.


Огороды у монастыря обширные – вместе с теплицами занимают около двадцати гектаров. Морковная ботва тянется вдаль, а окончание свекольной полосы – и вовсе пропадает из глаз.
Увидев монастырскую свёклу, наш фотограф – городской человек – застывает в изумлении. Я этот сорт давно знаю и люблю – за компактность на дачной грядке.

А вот над очередным помидорным кустом («Вообще-то мы в открытом грунте давно не сажаем – болеют. А тут чего-то решили») мы в изумлении застываем оба. Плоды на нём по цвету больше напоминают то ли шоколад, то ли чуть недозревший баклажан. Наконец, фотограф отмирает и клятвенно обещает цветокоррекцию к снимку не применять.

Всё, что вырастает на овощных грядках, монастырь съедает сам. Из огородных даров бывают излишки разве что капусты и картошки.
Кстати, многократно описанные паломниками 90-х оптинские картофельные страдания, когда трудники просто не успевали убирать с поля клубни, вывороченные картофелекопалкой из борозд, давно остались в прошлом.
Теперь у обители есть аж два картофелеуборочных комбайна – польский (за случавшиеся поломки сосланный теперь в резерв) да немецкий. Так что уборка, к которой приступят на неделе, полностью автоматизирована. Правда, остаётся ещё сложная сортировка – на неё нанимают рабочих.

На своих восьмистах гектарах пашни – что-то в собственности, что-то – в аренде, – монастырь сеет пшеницу, гречиху, ячмень, горох, овёс и медоносы для пасеки. Мелют зерно на собственной мельнице, и даже мука разных сортов здесь производится. А вот имеющиеся бункеры для хранения зерна монастырю давно маловаты.

Так что приедете в Оптину – имейте в виду: и хлеб, и пироги, и каша, и просфоры – всё это здесь своё, выращенное.



Свой виноград тоже есть, правда, его совсем немного и кагор из него, понятно, не делают.

Яблони и груши попадались нам буквально на всяком свободном месте. А после того, как я ехидно подумала, что при таком уходе выросла бы, наверное, и пальма, тут же наткнулась на пальму у входа в братскую трапезную. На декоративную, в кадке.

Наместник Свято-Введенской Оптиной Пустыни архимандрит Венедикт: Слово «продавать» –не монастырское
«У нас есть ещё полевое хозяйство, надо ехать пятнадцать километров в полевой стан, там около восьмисот гектаров земли. Мы только сейчас собрали урожай.

Но, конечно, это расходы: надо зарплату, надо горючее, ремонт, запчасти. Стоимость одного только комбайна громадная, и он лишь года через два-три оправдает себя. Но мы землю-то не оставляем: мы за ней ухаживаем, удобряем, и удобряют наши коровки при помощи лошадок, которые навоз развозят. Пять лошадок фактически заменяют три грузовых машины и трактор. Наши лошадки – громадные тяжеловозы. Как они нам помогают! Работают сейчас шесть, еще две малышки растут, и еще одна должна быть скоро привезена, её ещё дрессировать надо.




По милости Божией, в прошлом году, когда с картошкой был везде неурожай, а у нас с площади, где обычно собирали совсем мало, вышло четыреста тонн картошки. И мы жертвуем – ветеранам, инвалидам. Они кровь проливали – как можно их оставить? В школы, в больницы отсылаем. В Лавру – в семинарию и академию: наши там учатся, нужно чем-то компенсировать.
Конечно, без штатных рабочих, одной братией, не обойдешься, приходится брать на работу, оплачивать. У нас есть трое или четверо из числа братии, которые могут работать на комбайне, но мы собираемся еще послать на обучение.
Миряне приходят на работу, но в корпусе братии никого мирян нет, сюда не то, что мирян, даже того, кто хочет в монастырь, не поселят. Его в корпус могут поселить только тогда, когда разрешат носить подрясник, а это не нескоро; а в простой одежде его не поселят, у них отдельные места, гостиница.
Выращивать, чтобы продавать? Даже само слово «продавать» какое-то не монастырское. Для нас, монахов, достаточно хоть себя содержать и кому-то помочь. А остальное время – на Закон Божий, а то получится один труд, одно крыло.
Продуктов хватает только на содержание самой братии. Допустим, огурцов мы собрали, делаем засолку. Как мы будем их куда-то продавать? У нас не получается, это непосильно.
Да, наш монастырь большой, хотя очень много сложностей; такие проблемы, которые и не знаешь, как разрешать. Например, проблема с пассажирским транспортом: сюда обыкновенного, рейсового автобуса из Козельска, чтобы по часам ходил, по расписанию, нет. И нам приходится содержать автобазу.
Мы должны иметь автобусы, чтобы за рабочими поехать в Сосенский, привезти их в Козельск, в другие места. И паломников тоже возим, потому что городская маршрутка не справляется. А на одно горючее в месяц уходит миллион, не считая ремонта. Скажите, как покрыть такие расходы? Летом людей приезжает много, но вот сейчас осень, людской поток спадает, а за одно электричество приходится в месяц платить пятьсот тридцать тысяч. А еще ведь за газ.

Монастырское хозяйство – это типичный колхоз или совхоз, коллективное хозяйство, и оно себя очень хорошо оправдывает. И мы видим, что люди, которые здесь трудятся, становятся благоразумными.
Фото: Иван Джабир
Источник Православие и мир