- 09.09.2015
- 0 комментариев
- Рубрика: Вера
Дивная была матушка! Исповедница Христовой правды, претерпевшая гонения, тяготы тюремной жизни, клевету и поношение, она была бездомной странницей, всеми гонимой и отвергаемой.
Жила матушка, как птица небесная, не заботясь о завтрашнем дне. Выглядела по обывательским меркам довольно странно: облачалась в какие-то невообразимые одеяния, всегда, впрочем, опрятные, зимой и летом не снимала ветхую одежонку (когда-то это было пальто), голову покрывала видавшей виды детской меховой шапочкой, буквально соблюдая заповедь Спасителя: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело – одежды?» (Мф.6,25). Тем, кто внимательно вглядывался в лицо старицы, в глубине глаз ее, временами казавшихся усталыми и как бы выцветшими, а на самом деле ясных и молодых, угадывался глубокий душевный мир, и это неудержимо влекло к ней. Ибо мирный дух не рождается сам по себе. Тишина обретается не в покое, а стяжается в неустанной духовной брани, и «безмолвное житие» есть земля обетованная, которую нужно завоевать.
Иногда матушка что-то негромко бормотала на непонятном (как утверждали близкие ей, мордовском) языке, временами возвышала голос, и тогда тем, кого она обличала, становилось не по себе, — и вообще совершала порой действия, на первый взгляд, непонятные.Необычный вид и странное поведение матушки смущали многих. Поэтому и оценивали ее по-разному, — одни восторженно, другие сдержанно, третьи – откровенно недружелюбно. Большинство из тех, кто знал ее еще при жизни, открыто почитали матушку, приходя к ней за духовным советом; затем, по ее отшествии в мир горний, молились о ее упокоении, – сначала на Лесном кладбище г. Киева, где она была погребена на участке Флоровского монастыря, а после обретения мощей, — в Голосеевской пустыни, обращаясь к ней, как живой, в трудную минуту.
Монашеский постриг ее совершил известный строгой, аскетической жизнью наместник Киево-Печерской Лавры архимандрит Кронид (Сакун†1954), который не только взял ее в духовные чада, но и благословил на суровый подвиг пребывания в дупле дерева, т.е. фактически на столпничество.
И его постриженица полностью предала себя в руки богодухновенного наставника, который вел ее, будучи сам водимым Духом. Ее исполняла та простота и богоугодная искренность, с которой в апостольские времена жили истинные рабы Божии, не по плотской мудрости, не по стихиям времени, а по неиссякаемой благодати Его. Каждый человек может стяжать эту благодать в таинствах, ибо щедро даруется она верным, но никто не сможет удержать без глубокой и строгой молитвенной жизни. А это – серьезный внутренний подвиг, ибо душа безплодная засыхает, как проклятая смоковница, и лишь те, кто ревнует «о дарованиях больших» (I Кор.2,31), стяжают их.
Воспоминания очевидцев свидетельствуют, что к молитвенным трудам матушки с пониманием относились и всячески поддерживали подвижницу любимые лаврские старцы: схимонах Дамиан (Корнейчук†1953) и игумен Андрей (Мищенко)
Молитвенно поддерживал ее и духовник Печерской обители архимандрит Полихроний, в схиме Прохор (Дубровский†1977).
Когда же в 1961 году Киево-Печерская Лавра была закрыта, братия рассеяна и часть ее перешла в Свято-Вознесенский храм на Демиевке, матушка также последовала за ними. Прихожане храма, сподобившиеся общения с ней или просто видевшие ее в этот период, свидетельствовали о том, что истинные пастыри Церкви Христовой, несмотря на внешний вид этой скромной труженицы, способный смутить непосвященных в тайны Духа, зрили ее душу и понимали глубину внутренней жизни.
Известно, что настоятель храма, протоиерей Николай Фадеев, относился к ней с большим уважением, считая истинной подвижницей. Впрочем, для этого у него были самые веские основания. Когда новоназначенный отец Николай впервые переступил порог Демиевской церкви, блаженная встретила его с хлебом, который сначала передала ему, затем неожиданно, прямо на виду у всех, разломила пополам. Странность ее поведения стала понятной уже в скором времени, когда после недолгого настоятельства батюшку, успевшего полюбить свою паству и обрести среди нее духовных чад, перевели во Владимирский собор. В свойственной ей иносказательной форме матушка таким образом предсказала его грядущее перемещение
До исхода дней с теплотой поминал подвижницу и приснопамятный владыка Варлаам (Ильющенко†1990), которому она в бытность его настоятелем Демиевской церкви четко указала на предстоящий монашеский путь, на глазах у изумленных клириков и мирян во время богослужения неожиданно передав свои четки. В ее дерзновенном поступке он ощутил дыхание Духа, живое молитвенное общение с Богом и нисколько не разгневался. Вскоре пришло подтверждение предсказания матушки: благословение Священноначалия на монашеский постриг, а позже – возведение на свещник архипастырского служения. Владыка, жизнь которого стала воплощением аскетического и молитвенного подвига, примером нестяжания и смирения, высоко ценил скромное сорапотому чтотничество блаженной старицы, поминая в архипастырских молитвах, и даже благословлял своих чад приходить к ней за советом.
Словами, исполненными любви, характеризовал блаженную протоиерей Мефодий Финкевич, еще молодым священником услышавший из ее уст прозрачный намек на грядущее настоятельство в той же Демиевской Церкви. Общавшийся в Московской Духовной Академии с незабвенными старцами-архимандритами Тихоном, в схиме — Пантелеимоном (Агриковым†2000) и Кириллом (Павловым), восемь лет проучившийся вместе с будущим старцем Иоанном (Масловым†1991), отец Мефодий, несмотря на молодость, сумел увидеть в святой простоте матушки проявление глубочайшей искренности, движимой твердым упованием на Бога.
Бережно хранил в памяти светлый облик подвижницы протодиакон Николай Хоменко (в схиме Симеон† 2010), сподобившийся перед кончиной монашеского пострига и погребения в Киево-Печерской Лавре.
Посещал подвижницу и даже ночевал у нее тогда еще молодой архимандрит Амвросий (Юрасов), встречался с ней во время пребывания в Киеве духовник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Наум (Байбородин), следовал ее наставлениям безвременно скончавшийся иеромонах Анатолий, предчувствовавший, что его земная стезя будет непродолжительной и каждый день проживащий как последний, с полной самоотдачей, в непрестанном памятовании о смерти, а также многие другие клирики, оказавшиеся на распутье.
Очень теплым было отношение к блаженной матушке у отца Валерия Еленского и всех членов его семьи из села Старое Бориспольского района Киевской области. Нужно сказать, что и матушка искренне любила его. Однажды батюшка, набравшись смелости, дерзновенно попросил у нее разрешения сделать ее снимок и получил таковое на радость духовным чадам, хотя блаженная категорически не любила фотографироваться.
Искренне любил матушку и приснопамятный отец Александр Пожилов, который часто бывал у нее и даже высаживал рядом с ее домиком небольшой огород. И священнослужителем стал он по благословению блаженной, как и отец Сергий Конобас, неоднократно посещавший заветный домик в Голосеевском лесу в бытность санитаром бригады скорой помощи. Он прислушивался к словам матушки, приглядывался к ее образу жизни, а затем по ее благословению переехал в Россию, где принял сан, получил хороший приход и никогда не забывал благодарить блаженную старицу за святые молитвы.
Пребывающего в настоящее время на покое епископа Ипполита (Хилько) на общение с матушкой благословил духовник Троице-Сергиевой Лавры, дивный старец Кирилл (Павлов), всегда отзывавшийся о блаженной с теплотой и участием. Не пренебрегали этой возможностью и другие вышеперечисленные старцы: архимандрит Амвросий (Юрасов) и архимандрит Наум (Байбородин). И перечень этот можно продолжить…
Для многих встреча с матушкой оказалась судьбоносной. Впервые переступив порог убогого домика в Голосеевском лесу под руку с женихом, врачом по профессии, будущая инокиня Иоанна и не подозревала, что скоро с ним расстанется. Одного взгляда матушки оказалось достаточно, чтобы понять истинное призвание тогда еще маловерующей и легкомысленной девушки и, повергнув влюбленную пару в смятение, во всеуслышание заявить, что столь желанный обоими брак не состоится. Со временем так и получилось: пути молодых людей разошлись.
Девушка повзрослела, почувствовала призвание, укрепилась в вере, а ее возлюбленный так и не сумел принять новую реальность и отойти от суеты мира. Появились обиды, подобно снежному кому, росло недопонимание, и, по обоюдному согласию, помолвка была расторгнута. Спустя годы врач обрел семью, сделал карьеру и зажил своей, хоть и не очень счастливой, но относительно спокойной и обезпеченной жизнью, а его несостоявшаяся жена, пройдя через многоразличные трудности и окрепнув в духовой брани, стала невестой Христовой. По ее признанию, она счастлива.
По благословению матушки сделала судьбоносный выбор и будущая схимонахиня Феозва, состоявшая на момент встречи с матушкой Алипией в браке и совершенно не помышлявшая о монашестве. Пребывая в веселии и простоте духа, старица в беседе с ней обронила совершенно не относящуюся к теме разговора загадочную фразу: «А я тоже схиму в Лавре приняла», — назвав весьма редкое имя святой, которым впоследствии и нарекли ее собеседницу. Воистину, неисповедимы пути Господни, и блажен тот, через кого является нам Его святая воля!
Когда люди с обыденным, мирским сознанием сталкиваются с теми, кто несет подвиг юродства Христа ради, они не могут вместить высоту их духовной жизни, и, в лучшем случае, затрудняются определить свое отношение к ним. Лаврский архимандрит Антоний (Новицкий), прибегая к иносказанию, поведал нам о двух родных сестрах, одна из которых скудость и тесноту жилища матушки считала признаком ее добровольного самораспятия и искренне восхищалась ее аскетизмом, другая, напротив, – видела в этом неряшливость и леность, начисто отвергая духовные причины подобного небрежения к своей территории. Нужно сказать, что обе считали себя абсолютно правыми.
Впрочем, сестры были мирянками, и оценивать объективно явления духовные им, наверное, было не под силу. Но и среди священства единодушия не наблюдалось: некоторые скептически, а иногда и откровенно враждебно воспринимали образ жизни и поведение матушки.
Почему так происходило? Очевидно, Господь не всем открывал внутреннюю, духовную жизнь матушки, а она и вправду могла озадачить кого угодно. Иногда казалась незаметной, — мало ли согбенных годами бабушек живут рядом с нами, куда-то порой неспешно перемещаясь по своим, только им ведомым делам? Нам недосуг, нужно спешить на работу, домой, за покупками. Вечный круговорот суетных мирских попечений… Нет бы остановиться, перевести дух, критически оглянуться на пережитое.
И вдруг, как немой призыв, эта странная старушка, молча, а порой и громогласно взывающая к нашей совести. Стоило поймать ее зоркий взгляд, как бы невольно вырвавшийся из-под полуопущенных век, как становилось не по себе. Казалось, эта маленькая полусогбенная бабулечка без возраста, словно пришедшая из лавки древностей, знает о тебе все. Знакомый батюшка поведал как-то, что рядом с ней он не раз ловил себя на навязчивом ощущении, будто она читает его мысли. Да и сама я, приходя к ней, замечала, что, разговаривая с другими и вроде как бы не обращая на меня внимания, она громко, при свидетелях, обличала укоренившиеся во мне пороки, глубоко сокрытые под маской благодушия и любви к ближнему. Сомнений в том, что она видит душу насквозь, не возникало.
Бывало, так разойдется, что хотелось рассыпаться в прах, исчезнуть и больше никогда не являться пред ее взором, от которого невозможно укрыться. Но те, кто ее ослушался, горько сожалели впоследствии. Так, раба Божия Людмила Вишневская с сокрушением вспоминала, как, нарушив благословение матушки, едва не умерла при родах, да и с дочерью имела впоследствии огромные проблемы. Сердечно сокрушались и поддавшиеся соблазну обрести женское счастье девушки, вышедшие замуж вопреки недвусмысленному запрещению матушки. Жизнь не складывалась, мужья оказывались пьяницами, бездельниками, а то и вовсе аферистами.
Позже из уст архимандрита Ефрема (Мораитиса) я услышала слова, объяснившие мне такое поведение матушки, смирявшей нас ради нашего же блага: «Мы судорожно держимся и цепляемся за свою волю, поэтому и не можем продвинуться далее вверх. Мы не говорим «благослови» и «буди благословенно», а говорим: «Не это, а то» и тому подобное, и бросаем яд в самих себя, в свою жизнь». Поэтому и обличение, как правило, принимаем в штыки.
А матушка порой становилась вдруг активной и шумной, вразумляя, обличая, настаивая… И такое ее поведение, конечно, вызывало противление многих.
Умение предвидеть ход событий, минимизировать их негативные последствия, молитва, которой внимают Небеса, искреннее стремление помочь людям, были присущи ей столь же естественно, как цветам – запах, а плодам – вкус. Помню, с каким воодушевлением один из почитателей матушки, р. Б. Сергий, рассказывал, как однажды был озадачен, когда во время посещения старица щедрой рукой налила ему красного вина (она любила угощать вином, наливая его понемногу, и это имело одной ей известный смысл, о котором мы могли только догадываться). Духовные чада блаженной утверждают, что предлагать своим посетителям кагор матушка стала после Чернобыльской катастрофы, предупреждая, однако, чтобы по ее кончине вина больше и в рот не брали. Некоторые считают, что таким образом матушка тайно помогала людям справиться с разрушительным воздействием радиации на организм, — и это суждение, несомненно, имеет право на жизнь. Но все же думается, что был в этом и другой смысл, о чем мы напишем ниже.
Вернемся, однако, к р. Б. Сергию. Смутившись первоначально, т.к. был за рулем и предстояла дальняя дорога домой, в Чернигов, он все-таки решил не огорчать матушку отказом, исключительно за послушание. Вопреки опасениям, сознание его было ясным, а действия – четкими. Вино взбодрило его, придало сил, согрело в холодный пасмурный вечер, и, несмотря на непогоду, домой он добрался быстро и безпрепятственно. Ни на одном КПП (а их по дороге было много) машину не остановили.
Кстати, не все однозначно оценивают подобные факты. По мнению некоторых, угощение вином, даже в самых малых количествах, было недопустимой вольностью, не имевшей объяснения. Комментировать подобные высказывания мы не будем, оставляя их исключительно на совести тех, кто так думает. Напомним лишь слова свт. Иоанна Златоуста: «Если кто не пьет вина и не ест мяса, то пусть не гордится, ибо он совершил этим не больше скота: вол, осел и овца тоже не едят мяса и не пьют вина».
Известный почаевский старец, схиархимандрит Феодосий (Орлов†2003), в молодости никогда даже не пригублявший никакие крепкие напитки, с возрастом не только стал позволять себе выпить на праздник немного красного вина для разжижения крови, но и в небольшом количестве угощал им других. Насельницы Браиловского монастыря вспоминали, как помогло им потребленное по благословению старца вино, когда они на обратном пути попали в аварию и едва не замерзли в холодной машине.
Кстати, вино в таинстве Евхаристии пресуществляется в Кровь Христову. Именно вином на Афоне омывают мощи подвижников благочестия. А по предсказаниям старцев известно, что в последние времена лишь пшеница, вино и елей останутся не поврежденными врагом.
Очевидно, матушка, подобно доброму самаритянину, омывавшему вином раны попавшего в беду человека, таким образом исцеляла наши духовные язвы. Ведь большинство из нас в те времена еще не познали спасительную силу Церковных Таинств и строили замки своего благополучия на зыбучем песке собственных желаний. Так, вышеупомянутая Анна Романенко вспоминала слова блаженной, сказанные юноше, не пожелавшему пригубить предложенное ему вино, о том, что пьяницей от благословленного ею напитка он никогда не станет. А художница Лариса Лужанская рассказывала, что у матушки для каждого была своя мера, и, когда она ей, совершенно не пьющей, налила вино в чашку, то, заметив ее смущение, стала приговаривать: «Не выпил, не выпил» (так в мужском роде обращалась она к каждому), и успокоилась лишь после того, как гостья, набравшись решимости, допила все до конца.
Последние годы жизни матушки прошли неподалеку от развалин Голосеевской пустыни, посреди леса, в крохотном покосившемся от времени домике с прохудившимся забором, который заботливые чада обложили кирпичом, чтобы меньше дуло зимой.
Домик стоял на небольшой лужайке, рядом с оврагом, где подвижница часто молилась. Поселилась она здесь после изгнания из очередного временного пристанища, где по ветхости просто рухнула одна из стен. Бездомная странница, она никогда не стремилась искать тепло домашнего очага и в молодости часто находила приют под сенью дерева, в стогу сена, в продуваемом ветрами сарае. В разные времена обиталищем подвижницы бывали и тесная пещера в труднопроходимом месте, и дупло дерева, и обыкновенный шалаш, и сырой подвал, поэтому крохотное, заставленное множеством мешков, мешочков, баночек и узелков с продуктами жилище в Голосеевском лесу ее нисколько не стесняло. Ее жизненным пространством была Вселенная, мысленный взор устремлялся в Небеса, распахнутые для нее, душа давно находилась в райских обителях. Поэтому ее абсолютно не волновала постоянная теснота от собираемых для передачи на панихиду продуктов, а также обилие людей, приходивших порой в самое неблагоприятное время и тем самым нарушающих покой, так необходимый для молитвы. Ее любвеобильное сердце вместило в себя Вечность.
Здесь, в Голосеево, она даже вела незатейливое хозяйство, кормила птиц и животных, разделяя с ними свою скудную трапезу. Многие недоумевали, зачем держать такую ораву хвостатых, и даже немного осуждали блаженную, что, однако, не мешало испытывать к кошачьим чувство уважения за их независимость и умение создать в доме своеобразный уют. Все объяснялось просто: матушка истово молилась за всех и за вся, и враг рода человеческого постоянно мстил ей. Безсловесные животные как бы частично принимали удары на себя, болея, порой даже погибая. А люди, ради спасения которых матушка вешала на шею очередной ключик-веригу, вменяя себе в обязанность молиться за них (о чем мы расскажем позже), избавлялись от многоразличных недугов. Подробности подобных исцелениий передавались из уст в уста, обрастая множеством новых деталей. Уж не знаю, был ли на самом деле случай, когда одна из кошек вцепилась в спину пришедшей женщине, долгое время страдавшей от поясничных болей и полностью забывшей о них после подобной кошкотерапии, но вполне верю этому. У матушки и не такое бывало.
Поговаривали, что у блаженной какие-то особенные взаимоотношения со зверьем и птицами, да и сама она тоже иногда загадочно намекала на то, что понимает их язык… И что-то в этом действительно было: однажды мне пришлось слышать, как она выговаривала кошке за какую-то провинность, и та жалобно отвечала, потупив взор и прижав уши, — словно оправдываясь. А еще, говорят, к ней приходил лось, и любвеобильная матушка кормила его прямо из рук…
Продолжение следует
Комментарии закрыты.