Божия заповедь
Они соблюли заповедь Божию,
и Бог возвеличил милость Свою над ними.
Луг Духовный. Гл. 189
Под владычеством христианских императоров Палестина оправилась от страшных погромов при Тите и Адриане. Иерусалим снова стал большим и богатым городом. В приморских городах кипела оживленная торговля. Богатства Востока привозились сюда и обменивались на произведения Запада. В VI столетии в приморском городе Аскалоне [1] жил богатый купец по имени Памфил. Он был родом из древнего Тира и, оставив свой давно запустевший город, вел в Аскалоне обширную торговлю. Умный и деятельный, Памфил богател с каждым годом, возбуждая зависть местных торговцев. Давным-давно известно, что большие барыши возбуждают и питают страсть к еще большим прибылям. Смело, рискованно задуманные предприятия при удаче сразу удваивают и утраивают состояние. Но бывает и так, что разом все пропадает… Вот последнее-то и случилось с «зарвавшимся» Памфилом. Тщетно старалась отговорить его от огромного, но крайне опасного предприятия его прекрасная, благоразумная жена, отличавшаяся притом искренним благочестием. Памфил пустил в ход весь свой кредит, чтобы собрать капиталы, которые должны были принести ему проценты сторицею. Он уже мечтал основать первый торговый дом в самой столице – Константинополе.
– Ты будешь блистать в столице и затмишь всех вельможных красавиц… Наш дом будет дворцом… И, кто знает, – ведь золото имеет большую силу – может быть, сам Август озарит своим присутствием блеск наших пиршеств…
Так Памфил старался в собственных глазах оправдать разгоравшиеся в его душе корыстолюбивые и честолюбивые стремления любовью к жене, желанием доставить ей возможную на земле полноту счастья.
Но его гордые надежды вовсе не увлекали его супругу. Она мечтала о другом.
– Мы и без того богаты. Что даст мне придворный блеск? Я желала бы, чтобы ты, наконец, успокоился от своих трудов, которые не дают мира душе твоей ни днем, ни ночью. Тихая жизнь, радостная возможность всегда оказать помощь ближнему – вот мои мечты… Но, кажется, им не суждено осуществиться, – грустно заключила свою речь молодая женщина. Слезы навернулись у ней на глазах. Тяжелые предчувствия томили ее душу.
Памфил с улыбкой любовался на свою жену. Ее предчувствия казались ему наивностью молодости, не понимавшей действительной жизни. Слезы, проступившие на прекрасных очах, напомнили ему утро летнего дня, с искрящейся росой на благоухающих цветах…
«Теперь это – чудный полевой цветок,– думал он, смотря на свою супругу,– но что будет, когда она появится в императорском городе, среди сказочной роскоши?» О, он будет тогда счастливейшим из смертных… Как все будут завидовать ему!.. И он с нежностью обнял ее гибкий стан и, подведя к окну, указал ей гордо качавшийся в гавани великолепный корабль, на котором сосредоточивались все его надежды. Грустно покачала головой молодая женщина и, тяжело вздохнув, простилась с мужем, который спешил с последними приготовлениями к отплытию.
Прошел год, и мы застаем нашу чету – мужа и жену не в столице империи, не в блеске и роскоши императорского двора, но в мрачной и зловонной тюрьме того же Аскалона… Отвратительная вонючая жидкость капала с потолка, по стенам ползали гады. На Памфиле были тяжелые оковы. Как изменился бедняга, как исхудал! Подле него, чуть не в лохмотьях, сидела его жена, но чудная краса ее и среди темницы приковывала взоры. В руках у них был черствый хлеб, которым они утоляли голод. Этот хлеб приносила в темницу жена, заработав его тяжелой и непривычной для нее работой…
Как же это случилось?
После нескольких дней благополучного плавания Памфила, в Архипелаге разразилась страшная буря, и корабль, разбившись о подводные скалы, пошел ко дну со всеми сокровищами. Сам Памфил, бросившись в море и уже потеряв последние силы в борьбе с волнами, был выброшен на берег острова, подобно древнему Улиссу, нагим, покрытым тиною. Вернувшись в Аскалон, Памфил был заключен своими заимодавцами в тюрьму. Сколько слез было пролито при свидании супругов! Сколько разговоров было в городе по случаю крушения богача! Сколько злорадства высказано было не столько его соперниками по торговле, сколько льстивыми друзьями, которые еще так недавно готовы были повергаться в прах пред ним и расточали льстивые речи с клятвами непоколебимой преданности! Заимодавцы выхлопотали у начальства, чтобы Памфила засадили в самое ужасное отделение тюрьмы, вместе с приговоренными к смертной казни преступниками: им нужно было допытаться, не скрыл ли он чего-нибудь из своего богатства.
– О, как ты была права!..– говорил Памфил, припомнив последнюю разлуку.– Только теперь я понял, что правда – всегда правда… Что бы ни говорила житейская мудрость, одно верно: нет истинного блага ни в земном богатстве, ни в земных почестях… Нельзя отдавать бессмертной души ничему тленному.
Так говорил Памфил с полным раскаянием.
Жена сосредоточенно молчала. Она утром получила сведение, которое подкосило у нее ноги. Теперь она не знала, как сказать о том своему мужу. Заимодавцы, отчаявшись получить что-либо с Памфила, решили продать его в рабство… Бедная женщина вдруг задрожала всем телом и быстро поднялась, распахнув свои лохмотья: в темнице послышался говор, ей представилось, что уже пришли за ее мужем, и она невольным движением заслонила его собою. Но железная дверь тяжело растворилась, и на пороге тюрьмы показался вельможный господин, временно проживавший в Аскалоне. То был важный сановник, совершавший богомолье в Палестину. С пышной свитой он объездил святые места, с удовольствием принимал всюду воздаваемый ему почет и щедрой рукой напоказ рассыпал золото. Он посещал тюрьмы и там подавал также богатую милостыню. Войдя в комнату Памфила, он немедленно обратил внимание на молодую женщину. Ее красота не ускользнула от его взора, и он с видом тонкого знатока любовался ее изяществом, еще рельефнее выступавшим под лохмотьями, чем в пышном наряде.
— Позови-ка ее ко мне, – сказал он начальнику тюрьмы, подобострастно изгибавшемуся пред вельможей.
Молодая женщина быстро встала и подошла к нему. Слабый луч надежды почему-то мелькнул у ней в душе.
С вкрадчивой вежливостью светского человека вельможа выразил удивление, что такой чудный перл красоты он нашел среди столь ужасной обстановки. Бедняжка, не обратив внимания на льстивый тон в словах посетителя, рассказала ему о всех постигших ее несчастиях. Горячая речь ее прерывалась вздохами и слезами. Она была глубоко взволнована, но это придавало ей еще более очарования. Посетитель вежливо отвел ее в сторону.
– Согласишься ли ты провести со мною эту ночь, и я спасу вас? – прошептал он, пожирая ее глазами.
Бедная женщина вовсе не того ожидала. Сначала она даже не поняла слов незнакомца. Тот повторил ей гнусное предложение. У нее потемнело в глазах. Она не находила слов для ответа…
– Я… я не тому обучена… Меня учили, что жена не владеет собою… Я спрошу мужа,– бормотала она, едва сознавая, что говорит.
Бросившись к мужу, она с ужасом передала ему о предложении посетителя.
– Дорогая моя,– сказал муж,– успокойся… Господь посылает нам тяжкие испытания… Видно, и эту чашу крайнего унижения мы должны испить до дна…
– Как?! – вскричала жена.– Я не понимаю тебя…
– Говорю тебе, что мы теперь беззащитны, и нас всякий может оскорбить, как пожелает. Но мы уже жестоко поплатились за то, что я, в безумном ослеплении богатством, основал все свои надежды на своих силах, на богатстве и забыл, что вся наша жизнь, со всеми ее радостями и печалями, в руках Божиих. Нет! Теперь уже ничто не поколеблет моего упования. Что бы ни было с нами, предадимся воле Божией… Пойди и откажи человеку тому.
Выслушав негодующий отказ, вельможа, с притворной насмешкой, повернулся к выходу и, позабыв о принятой на себя роли благотворителя, злобно сказал тюремщику:
– Зачем дозволяешь свободно приходить к таким колодникам?
Кому не известно, что ни один человек не может настолько огрубеть и закоснеть во зле, чтобы у него не осталось искры совести? Нет, даже у самых страшных злодеев эта искра никогда совсем не угасает, а подчас разгорается пожаром, который ярко озаряет все, самые сокровенные, глубины сердца, и человек с ужасом читает огненный свиток своих, может быть, давно забытых злодеяний.
С мрачным отчаянием в душе сидел в соседней с Памфилом комнате злодей, ожидая со дня на день позорной казни, и вот теперь, впервые после долгого усыпления, совесть пробудилась в нем и громко заговорила.
«Какая ужасная участь! – размышлял он.– А все же они не захотели избавиться от беды ценою бесчестия… Вельможа наверное обогатил бы их. Купец вновь скоро разжился бы и вернул все прежнее богатство. Они предпочли сохранить заповедь Божию… А я, окаянный, как я жил? Даже мысль о Боге никогда не пронеслась в моей душе… И вот теперь я обременен не цепями, но страшной тяжестью моих злодеяний…» [2].
И разбойник, гремя тяжелыми оковами, приблизился к едва заметному отверстию в соседнюю камеру.
– Знайте, что рядом с вами – страшный злодей. Много, много крови пролито мною, и скоро меня казнят за мои злодеяния.
Быстро обернувшись в ту сторону, откуда столь неожиданно раздались слова разбойника, Памфил и его жена стали прислушиваться. Разбойник продолжал:
– Сегодня мне пришлось узнать, что вы, среди ужасных несчастий, не поколебались в верности Богу, и я от всего сердца пожелал вам избавления. Посмотрите из-за решетки вот на тот уступ городской стены, с обвалившимся камнем. Видите его? Под углом уступа в земле скрыто много золота. Мне оно не нужно более: завтра я буду обезглавлен. Раскопайте землю, возьмите сокровища себе, заплатите долг и будьте счастливы, но не забудьте помолиться Господу о моей бедной душе… Вознесите вашу чистую молитву к престолу Божию, чтобы я, сам не знавший милости, получил помилование…
Слезы обильно текли из глаз разбойника.
Скоро он понес достойную казнь.
На другой день жена сказала Памфилу:
– Не дозволишь ли, господин мой, сходить к тому месту, о котором говорил разбойник?
– Что ж? – отвечал муж. – Как знаешь…
– Может быть, это и правда?
– Ступай! – ответил муж.
Темнота быстро наступает на юге. Молодая женщина с заступом в руках давно уже отыскала указанное разбойником место и только ждала, когда стемнеет и не будет видно прохожих. Приступив к работе, она очень скоро ударила заступом в железную доску. Подняв ее, она с невыразимым трепетом сердца ощупала руками большой сосуд, наполненный золотом. От волнения у нее дрожали руки и ноги. Немного успокоившись, она, никем не замеченная, перетаскала сокровища в убогую хижину на краю города, служившую ей пристанищем после продажи прежнего роскошного дома.
На другой день назначена была продажа ее мужа в рабство. Явившись на торжище, она заявила, что родственники из дальнего города прислали ей весть о щедрой помощи, и они выплатят все долги.
Долги действительно в скором времени были уплачены…
А тот, кто рассказал нам об этом, присовокупил:
– Вот они соблюли заповедь Божию, и Бог возвеличил милость Свою над ними…
Источник: Хитров Михаил, прот. Дуновение вечности: Светочи христианства. Цветы с «Луга Духовного». – М.: Правило веры, 2006. С. 353-362.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Аскело́н (ивр. אשקלון – Ашкело́н; араб. ٲشكلون, также عسقلان – ʿАскалан; лат. Ascalon – Аскало́н; англ. Ashkelon, также: Ashqelonили Ascalon – Ашкело́н; Аккадский язык: – Искалу́на) – город на юго-западе Израиля, расположенный на побережье Средиземного моря (в 56 км от Тель-Авива, в 70 км от Иерусалима и в 65 км от Беэр-Шевы). Упоминается в Библии как филистимский с эпохи завоевания Ханаана (Нав 13, 3; Суд 14, 19), как ханаанский в египетских «текстах проклятий», где указано на его враждебность Египту. Неоднократно осаждался, разрушался и отстраивался заново. Современный Ашкелон существует с 1951 года, городу было восстановлено старое название, которое он носил с древних времен до разрушения его мамлюкским султаном Бейбарсом в XIII веке.
[2] Любопытно признание разбойника: он потому впал в тяжкие грехи, что позабыл о Боге.
Комментарии закрыты.