Блаженной памяти архимандрита Ахилы, в схиме Феодосия (Орлова)
- 17.01.2020
- 0 комментариев
- Рубрика: подвижники благочестияСловоТатиана Лазаренко
Блаженной памяти архимандрита Ахилы, в схиме Феодосия(Орлова)
Помянух дни древнія (Пс. 142, 5)
Помянух дни древнія (Пс. 142, 5)
За свою долгую жизнь в Церкви я знал многих достойных иереев. В свое время мне приходилось общаться с преподобным Кукшей Одесским, схиигуменом Амфилохием (тогда еще отцом Иосифом), отцом Исаией. Отец Ахила, несомненно, был одним из тех, кто запоминался своей высокой ревностью о Господе и благодатными дарами, которыми обладал в изобилии. О его духовной одаренности свидетельствует не только жизнь старца, достойная подражания, но и те незначительные на первый взгляд эпизоды, которые, если внимательно проанализировать их, являются подтверждением того, что Господь щедро наделил его всевозможными благодатными дарами. Внешне неприметный, маленький, слегка юродствующий, он совсем не заботился о том, чтобы произвести хорошее впечатление, и некоторые искушались этим, но люди духовные понимали его внутреннюю сущность.
В свое время я неоднократно встречался с ним на Кавказе. Во время одного из посещений он пригласил меня разделить с ним трапезу, которую приготовил. Он часто готовил себе трапезу, особенно когда находился в затворе. Пища его была простой, но всегда казалась необыкновенно вкусной, потому что готовил он ее с молитвой. Поэтому в ответ на приглашение я с радостью согласился, не подозревая, что меня ждет серьезное испытание. Когда крышка, прикрывавшая бидон, в котором находилась предложенная пища, была приподнята, в первую минуту я от неожиданности даже отпрянул. Раздался характерный шипящий звук, затем показалась пена, и вскоре значительная часть содержимого выплеснулась наружу. Очевидно, вследствие жары или по какой-либо иной причине, пища забродила. Зная свой больной желудок, я мысленно готов был уже от нее отказаться, однако отец Ахила, нисколько не смутившись, сотворил молитву и стал есть. И хотя внутренне я пребывал в абсолютной уверенности, что добром это не закончится, ничего другого не оставалось, как последовать его примеру. Не заметил даже, как все съел, причем пища оказалась не только вполне съедобной, но даже вкусной. На удивление, ожидаемого расстройства желудка у меня не произошло. Очевидно, Господь молитвами подвижника, таким образом смирявшего свою плоть, превратил подбродившее варево во вполне пригодную пищу.
Уйдя с Кавказа в Почаевскую Лавру, отец Ахила без ведома Священноначалия вернулся в горы. Причина, по которой он принял такое решение, была связана с его нежеланием принимать советский паспорт. Многие тогда спорили, принимать или не принимать паспорта нового образца, и были те, кто решительно отказывался. Вместе с Ахилой ушли в горы игумен Стефан и иеромонах Андриан. Они некоторое время подвизались в горах. Однако я сумел убедить Ахилу, что его пребывание там нецелесообразно, потому что он тогда еще не был в сане.
А было это все так. Приезжаю как-то в Каманы, это недалеко от Сухуми. Василиск там похоронен. Гробница в Сухуми каменная. Ходим день, другой. К нему подходят и просят благословение, а он отправляет всех ко мне, постоянно повторяя: «Я не батюшка». Я послушал и говорю: «Что за безобразие?» Полушутя-полусерьезно сделал ему выговор: «Зачем ты здесь сидишь? Ты ни рыба, ни мясо. Ничем не отличаешься от мирянина. 42 градуса жары, а ты в подряснике, борода по пуп, волосы до груди, а литургию служить не можешь. Мог бы принести величайшую пользу, если бы стал священником. Возвращайся в Почаев, падай Иакову (наместнику – ред.) в ноги. Рукополагайся, а затем возвращайся. Ты будешь на вес золота, необходимый будешь. На все горы, на весь Кавказ. Будешь крестить и хоронить. Люди гонимые сюда идут, исповедовать и причащать их будешь. Грузины их особо не привечают.».
К сожалению, грузинские священники действительно не уделяли русскоязычной пастве должного внимания. Помню, как однажды приехала в Сухуми матушка Зина из Флоровского монастыря на колясочке. Грузинский батюшка, отец Теймураз, накрыл епитрахилью кого-то из своих чад и беседовал с ним долго-долго. Матушка не выдержала и взмолилась: «Батюшка, я грехи исповедать хочу». «Зачем мне твои грехи? — ответил он, продолжая общаться со своим чадом, — Богу исповедуй». Так что русские священники были очень нужны людям.
Отец Ахила послушал меня, послушал и стал возражать: «Я не могу идти в Почаев, там новые паспорта принимают, печать антихриста». «Какая печать? Ну-ка давай сравним твой паспорт и мой. Те же графы, тот же герб. Ты-гражданин СССР, и я гражданин СССР. На втором листочке – то же. Какая разница?».
С Божией помощью, я убедил его в том, что его опасения напрасны, и отец Ахила вернулся в Почаев. Наместник отнесся к нему с пониманием и вновь принял в монастырь. Спустя некоторое время его действительно рукоположили. Приезжаю через год в Почаев, вижу, — стоит в свечном ящике, довольный, с белым крестиком, раздает акафисты, иконки. Радость буквально переполнила меня, потому что в этом была и моя доля участия. Забрал он меня к себе в келью на ночь, и мы долго вспоминали прошлое. Так отец Ахила нашел свое призвание в Лавре. А в горы его всегда тянуло и позже, впрочем, как и всех нас.
Вскоре моей скромной персоной стали интересоваться в КГБ. Слишком много молодежи приходило ко мне на службу, а потом стали съезжаться и на вечерний чай. Времена были сложные, церковь оставалась гонимой. Чада стали мне говорить: «В Москве есть отдушина, — находятся благочестивые священники, которые на дому проводят духовные беседы, — отец Димитрий Дудко, например, к нему приезжали художники, артисты. Почему у нас этого нет?» Стали приезжать ко мне. Катя, ее братом был архиепископ Амвросий, сам Амвросий, генерал один, Павел, теперь он архимандрит Игнатий в Ионинском монастыре, молодежь… Нашелся провокатор. Общину разогнали. Меня запретили, говорят: «Агитация молодежи». Генерала утопили, чтоб не судить: подстроили все таким образом, якобы утонул во время рыбалки, — лодка превернулась. Я понял, что нужно уезжать, продал хатку и отправился на Кавказ. Добираться было непросто. Вертолет, на котором доставлялись продукты, маленький, поднимается вверх, потом пытается опуститься, и так по нескольку раз крутится. Наконец разгрузился. Подхожу к матушке, она зовет меня в ветхую хижину. Тишина… Слава Тебе, Боже… Недоумеваю, что кушать будем. Хлеба нет. Калоши надела, каштанов насобирала в траве, поджарила – вкусно. А где же воду брать, думаю я. Колодца нет. Она улыбается: «Зачем колодец – с гор течет Божия вода». Наутро за мной пришли милиционер и какая-то женщина. Посмотрели документы, расспросили, кто и зачем. Потом увидели магнитофон и стали посмеиваться: «Так он современный, теперь у монахов есть магнитофоны». Посмотрели, выспросили все, что им было нужно и пошли. Пожил я там некоторое время, послужил.
Помню, как совершали литургию на Иверской горе. Я взял антиминс, чтобы иметь возможность совершить литургию, просворки взяли. Со мною был Андрей, отчим которого писал про Варнаву. Взяли одеяло, чтобы закрыть все щели, потому что местность хорошо просматривается издалека. Поднялись, а сторож не уходит. Поднялись в горы, там холодина. Сверху самолеты, — турецкая граница. Как только свет загорится, тут же снижаются и ловят. Накануне приходили на гору какие-то монахи, отслужили литургию, спустились вниз, и их тотчас арестовали. Вот в таких условиях приходилось молиться.
С Кавказом связана еще одна запомнившаяся мне история. Произошла она в Каманах, почти там, где была обретена глава Иоанна Крестителя. Каманы расположены в 30 км от Сухуми. В этом месте мученическую кончину принял мученик Василиск. Гробница там каменная, мощи в ней. Красные пятна, напоминающие следы крови, проступают непосредственно на камне. Люди камни эти целуют. Нагнулся и я, чтобы приложиться, а шляпу не снимал, потому что с давних лет голова болела. Для того, чтобы получить облегчение, я даже некогда обращался к преподобному Амфилохию, которого знал под именем отца Иосифа. Когда я приехал к нему, он обхватил мою многострадальную голову руками и громогласно возгласил: «Що краще? Боліти чи дуріти?”. Я, поразмыслив, решил, что лучше все-таки болеть. Так с тех пор и страдаю сильными головными болями, и поэтому всегда вынужден покрывать голову.
Однако вернемся к повествованию. Итак, стоим мы на горе. Очень высоко, машины кажутся такими маленькими-маленькими… Внезапно поднялся сильный ветер, в вихре которого моя шляпа слетела с головы и упала в пропасть. Я очень опечалился. Заглядываю вниз: шляпу еле видно, и спуститься, чтобы достать ее, совершенно невозможно, — внизу — крутой обрыв. Все, кто рядом находился, отнеслись к моей печали весьма сочувственно. Каждый пытался видимым образом проявить участие: кто тросточкой машет, кто рукой что-то показывает, кто веревку цепляет. Все это, разумеется, не имеет никакого смысла, однако каждый считает, что таким образом облегчает мою скорбь. Пока судили-рядили, что делать, подходит Ахила и протягивает мне шляпу. «На, — говорит, — твою шляпу». Все ахнули: по горам ходить было очень трудно, даже кеды не всегда помогали, нужна была особая обувь: шиповки или еще что-то такое, чтобы подошва не скользила. Как он мог в сапогах с гладкой кожаной подошвой спуститься в ущелье, до сих пор остается для меня загадкой. Не иначе как Ангелы на крыльях спустили его туда и подняли наверх. Впрочем, он был привычный.
Когда настало время уезжать, внезапно закрылось небо, стежки не видно – можно легко попасть в пропасть, — и все стали молиться, потому что самолет в непогоду прилететь никак не мог. Молились всю ночь, и, наконец, окошко показалось. Прилетел самолет. Потом из писем я узнал, что в течение месяца не было окна. Вот что такое молитва пустынников!
Духовно близким отцу Ахиле был также отец Руф, с которым он подвизался в Киево-Печерской лавре. Я познакомился с ним, когда занимался в семинарии. У него удивительная судьба. Во время войны он был летчиком и чудесным образом спасся от явной смерти, обратившись в минуту опасности к Богу. Небесное заступничество было настолько явным, что он постригся в монашество. Однако для того, чтобы быть в Лавре, нужно было решить вопрос с пропиской, который стоял очень остро. Он выучился на художника, а когда было нужно, то стал в Лавре кочегаром. Чтобы иметь возможность находиться в обители, он пошел учиться в семинарию, таким образом получив прописку на год. Помню, как сидел он на уроке и вырезал кресты. Преподавательница греческого языка вызывала его к доске, а он не мог встать, потому что настругал полный подрясник опилок. Она сердилась, ставила двойку, а отец Руф благодушно улыбался и повторял всегда одно и то же: «Спаси Господи».
После окончания семинарии он остался в Лавре, однако быть там пришлось недолго. Когда власти готовились закрывать обитель, ее часто посещали журналисты, имевшие задание собирать материал о «недостойном поведении монахов». Так получилось, что у одного из таких корреспондентов владыка Нестор благословил забрать фотоаппарат, поскольку он фотографировал монахов и святыни. Братия пытались это сделать, однако у них не получалось, а отец Руф дернул аппарат, и он сломался. После этого их арестовали. Двум другим братьям дали по пять лет, а Руфу, как зачинщику, 7. Очень уважали его бандиты. Считали за счастье, если посидит на кровати. После того, как он вернулся в Лавру, а прописки нет, — пошел туалеты чистить. Приходил ко мне ночевать, запах неприятный. Я прошу его: «Сними подрясник». Он отвечает: «Не могу, я монах». Не хотел есть то, что было приготовлено на газу, говоря: «Газ-дыхание дьявола». На Демеевке вырезал Царские врата.
С отцом Исаией, монашеская судьба которого также неоднократно пересекалась с судьбой отца Ахилы, мы занимались в одном классе. Он крепкий был, учился хорошо. Затем где-то пропал, и, как оказалось потом, пошел в Глинскую пустынь. Времена были тяжелые, непосредственно перед закрытием. Молодежь не давала закрывать пустынь. Уже архиерей подписал. Когда вопрос был решен в силовом порядке, убежали, вскочили в московский поезд, а из Москвы перебрались в Сухуми. Отца Исаию долго искали сотрудники КГБ. А он личностью был известной, общался со многими власть имущими людьми. Сидит он как-то, чай пьет с министром КГБ, в это время приходит телеграмма: «Коровая Якова (фамилия и имя отца Исаии – ред.) не можем найти». Министр засмеялся: «Плохо ищете».
Затем ушел на Кавказ. Подвизался на пасеке. В горах сидели, из кипариса крестики резали, ложки. У меня долго лежали карточки, на них были запечатлены все трущобы, хибарки, отец Марк Лозинский, харьковский митрополит Никодим, черниговский Антоний. В те времена они бывали на Кавказе. На каникулах приезжали в Сухуми, поднимались в горы. Дорога там тяжелая: речка 33 раза пересекает путь. В горах жили сваны — очень жесткий народ. Отец Исаия ездил собирать милостыню. Сваны выполняли роль КГБ и охотников. Одной старой монахине было 103 года, они изнасиловали ее и бросили в пропасть. У отца Исаии была кошечка. Однажды она стала жалобно мяукать и как бы указывать на пропасть. Посмотрели, а там лежит изуродованное тело монахини. Известна также история отца Исаакия, над которым также надругались и сбросили в пропасть. Вот в таких условиях приходились жить. Но молитва и упование на Господа все побеждали.
Так, однажды отец Исаия шел ночью по тропке и увидел бандитов, стоящих прямо на пути. Деваться было некуда. Он набрал воздуха и громко возопил: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Его обидчики от неожиданности полетели в пропасть.
Была у отца Исаии крошечная хижина. Сидеть в ней было можно, а спать нет. Голова находилась внутри, а тело — на улице. Как-то ночью он проснулся от того, что кто-то его обнюхивал. Открыл глаза, а перед ним стоял шакал. Пришлось сделать ящик, часть которого выходила наружу. Он залезал в него и спал. Однажды посетили его медведица с медвежонком. В итоге медвежонок остался у него. Начинает бить поклоны, а медвежонок прыгает ему на спину. Пришлось сдать его охотникам.
Вид у него был живописный. Патриарх Илия за бороду дергал, сомневался, настоящая ли. Потом ушел в Почаев, где был духовником. Многие благодаря ему научились вычитывать пятисотницы. Клали по пятьсот поклонов. Даже благочинный просил отца Исаию повлиять на людей, потому что они слушались его безпрекословно. Когда Киево-Печерскую Лавру открыли, мы в 4 часа утра служили первую литургию. Я, отец Пимен с Троещины, отец Исаия. Вообще многие говорили: «Отец Исаия и отец Михаил — одна душа и два тела».
В заключение могу сказать, что, оглядываясь на прошлое, я благодарю Бога за то, что он сподобил меня общения с такими людьми, как отец Ахила.
Протоиерей Михаил Макеев, духовник Барышевского, Згуровского и Яготинского районов, с. Селище Барышевского района Киевской области
Из книги Татианы Лазаренко «Возверзи на Господа печаль твою»
Публикуем в телеграмме раньше чем на сайте.
Подпишись на Канал Правжизнь
Комментарии закрыты.