- 09.02.2020
- 0 комментариев
- Рубрика: ВераПознаниеСловоТворчество
Стихотворная полемика Митрополита Филарета Московского с А.С. Пушкиным
Любителям русской поэзии известен стихотворный ответ приснопамятного Московского Святителя, Митрополита Филарета А.С. Пушкину на его, по выражению самого Пушкина, «скептические куплеты».
Приведем тексты и попытаемся определить источники, послужившие для их написания.
В день своего земного, физического рождения, 26 мая 1828 года, Пушкин пишет элегию «Дар напрасный, дар случайный…». Только по отточенности художественной формы можно заподозрить, что она принадлежит перу позднего Пушкина: взгляд на жизнь полностью воспроизводит мироощущение начала 1820-х годов.
Цель существования, дарованная пророку, бесследно исчезла. Мысль о бессмысленности человеческой жизни лежит в основе своеобразной кольцевой композиции стихотворения. Во втором стихе спрашивается: «Жизнь, зачем ты мне дана?» Ответ же опережает вопрос: если вся жизнь есть «дар случайный», то у нее и не может быть цели. А значит, жизнь «напрасна», обессмыслена грядущей «казнью» – смертью. С этого же мотива начинается и последнее четверостишие: «Цели нет передо мною…»
В центральной строфе звучит еще один вопрос:
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал?
Ответ заложен в самом вопросе, вернее, в употребленном здесь эпитете: «враждебной» по отношению к человеку властью может обладать только враг рода человеческого. Последующие два стиха дают еще больше материала для идентификации «врага», который душу «наполнил страстью, ум сомненьем взволновал». «Дух отрицанья, дух сомненья» — устойчивая у Пушкина характеристика демона. Воздействие демона на душу и ум героя элегии приносит немедленные результаты: «сердце пусто, празден ум» человека, у которого нет жизненной цели.
Очевидно, что элегия 1828 года по всем главным пунктам оспаривает «Пророка». В том стихотворении к человеку взывал Бог, даровавший уму и языку мудрость, сердцу – огонь, а всей жизни – цель и смысл. В элегии же героем завладевает демон, опустошающий страстями, сомнениями душу и ум, обессмысливающий жизнь. Вся полнота бытия, открывшаяся пророку, совершенно недоступна герою элегии. Вместо «шума и звона» гармонии мирового звучания теперь слышится томящий, тоскливый «однозвучный жизни шум».
Если пушкинская элегия и есть лишь передача минутного состояния (как иногда полагают), то речь, несомненно, идет о такой «минуте», когда происходит крушение Божьего мира в сознании человека. Это сразу уловил духовным зрением другой великий человек того времени – митрополит Московский Филарет. Он ответил поэту стихотворным посланием. Беря за основу пушкинскую элегию, святитель заменяет ее стройную логику другой, не менее стройной:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Пушкинскую безличную «судьбу тайную» владыка заменяет «волей Бога тайной». Этим сразу отрицается «напрасность» и «случайность» дара жизни. У жизни есть и смысл, и цель, заложенные в нее Богом, но чаще всего остающиеся тайной для человека, — утверждает святитель.
Полемизируя со второй строфой элегии, митрополит Филарет переходит к вопросу о том, откуда берутся страсти и сомнения. Пушкин видел в них порождение некой «враждебной власти». Владыка же предлагает более глубокий подход, ставя другой вопрос: откуда берется эта «враждебная власть», господствующая над человеком? И отвечает на него: сам человек, своей волей отдает себя во власть «темной бездне». Поскольку святитель перефразирует «Дар напрасный…», то создается такое впечатление, будто именно пушкинский герой, ранее сетовавший на «враждебную власть», теперь пришел к новым выводам:
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Последняя строфа элегии Пушкина есть констатация духовной смерти личности, потерявшей все идеалы. Митрополит Филарет заменяет это горестное свидетельство указанием на тот путь, на котором можно восстановить утраченные ориентиры. Для очищения сердца и просветления ума пророку, вновь оказавшемуся «в пустыне мрачной», необходимо лишь вспомнить о Том, Кто в прошлый раз вывел его из мрака, вдохнул жизнь в «труп». Еще раз обращаю внимание на то, что владыка не читает проповедь (в этом случае стихотворная форма была бы неуместной для духовного лица), а говорит как бы от лица пушкинского героя и на его языке:
Вспомнись мне, Забытый мною, —
Просияй сквозь сумрак дум, —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум!..
Первым движением Пушкина-человека, когда он узнал об ответе митрополита Филарета, была реакция литератора, получившего интересный материал. В январе 1830 года он пишет (оригинал по-французски) Е.М. Хитрово, у которой находилось в это время послание владыки:
«…Одного любопытства было бы достаточно для того, чтобы привлечь меня. Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! – это, право, большая удача».
Иной была реакция Пушкина-пророка: он создает стихотворение «В часы забав иль праздной скуки…», которое традиционно воспринимают как послание, обращенное к митрополиту Филарету (основанием для такой трактовки послужила легенда о якобы существовавшей черновой редакции последней строфы со стихом «И внемлет арфе Филарета…»). Однако достаточно внимательно прочесть пушкинский текст, чтобы увидеть, что при подобном понимании он становится маловразумительным (когда до этого послания Пушкина «внезапно поражал» голос митрополита?), слащавым («я лил потоки слез нежданных», «речей благоуханных <…> елей») и безвкусным (чего стоит одно слово «арфа», если под «Серафимом» иметь в виду церковного иерарха). Так же трудно допустить, что к почтенному митрополиту, лично ему незнакомому, поэт обращается на «ты». Все это говорит о том, что данное толкование стихотворения ошибочно и надо искать иное.
Суть представляется в следующем: поэт воспринял послание владыки как перст Господень, указующий на то, что пророк забыл «Бога глас» и вновь попал в «пустыню мрачную». Если в «Пророке» посредником между человеком и Богом выступал Ангел, то теперь Пушкин такого посредника увидел в земном человеке – церковном иерархе. Но вовсе не к нему обращает поэт свое стихотворение, а к Тому, Кто его послал. Только в этом случае «В часы забав иль праздной скуки…» обретает конкретный смысл.
Стихотворение Пушкина – это не согласие либо спор с тем, что писал митрополит. Это — раскаянье в том, что писал сам поэт. Первая строфа представляет собой сжатую и откровенную исповедь:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Далее пушкинский герой следует призыву митрополита и воспоминает о Том, Кто спас его в «пустыне мрачной»:
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда Твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
В высшей степени пафосный тон следующей строфы может быть оправданным и понятным только в том случае, если поэта «поражал» «глас Бога»:
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
Эти воспоминания о прошлом необходимы, чтобы отождествить с ними случившееся в настоящем:
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь Ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Урок смирения, преподанный митрополитом Филаретом – это, конечно, урок не только Пушкину… Следить за диалогом двух великих людей – что может быть интереснее и – в истинном смысле – поучительнее?
26 мая 1828
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачли судьбою тайкой
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум [III, 59].
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана.
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум, –
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.
А.С. Пушкин, продолжая тему, пишет своего рода исповедь:
19 января 1830, СПб [1]
В часы забав иль праздной скуки.
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал.
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистки был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поет [III, 157].
Первое стихотворение Пушкина, побудившее владыку Филарета взяться за перо, было написано в 1828 году и помечено днем рождения поэта. Эта дата усугубляет тяжесть настроения, выраженного в стихотворении. Кажется, именно эта тяжесть и подвигла чрезвычайно занятого митрополита Московского, постоянного члена Святейшего Синода, протянуть «руку общения» (Гал. 2, 6-10) талантливому поэту в трудные минуты его жизни.
1828 год был для А.С. Пушкина годом решения одного из тяжелейших вопросов его нравственной и творческой жизни и во многом определил общественную позицию Пушкина 30-х годов. Известно, что примерно с июня 1828 года, то есть почти сразу после дня рождения поэта, начинает работу комиссия по делу о «Гавриилиаде». Пушкин внешне с иронией, но внутренне тяжело переживал события этих дней. Его самого коснулось теперь то, о чем он писал двумя годами раньше в «Записке о народном воспитании»: «Должно обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание, за возмутительную – исключение из училища, но без дальнейшего гонения по службе: наказывать юношу или взрослого человека за вину отрока есть дело ужасное и, к несчастью, слишком у нас обыкновенное» [VII, 30].
Возможно, что стихотворение «Дар напрасный…» родилось именно в тревожные для него дни, а дата, подчеркивающая тщетность его рождения и предназначения, поставлена в отчаянии [2]. Известно, что работа комиссии закончилась закрытием темы и прощением поэта, приуроченным – случайно или нет – к 19 октября того же года. Под этим числом читаем у Пушкина:
Усердно помолившись Богу,
Лицею прокричав ура.
Прощайте, братцы: мне в дорогу,
А вам в постель уже пора [III, 77).
В самом деле, 19-м октября датируется подорожная: поэт ехал в Тверскую деревню Малинники.
Митрополит Филарет, отвечая на вопрос, зачем дана человеку жизнь и зачем она «на казнь осуждена», пишет: «не без воли Бога тайной», то есть таинственной, сие совершается. Другими словами, Господь наш, желая «всем спастись и придти в познание (разум – в славянском тексте) Истины» (1 Тим. 2, 4), по Своему милосердию наказывает человека, то есть ограничивает его возможности, которые человек использует для удовлетворения своих похотей (см.: Иак. 4, 1-5). Поэтому-то Господь наказывает человека, воспитывая его с отцовской строгостью (Рим. 11, 22; Евр. 12.) и заботясь о нем как о сыне, чтобы человек не погиб и не подпал под суд вместе с погибающим в растлении, не верующим в своего Создателя миром (1 Кор. 11, 32). Святой апостол Павел, объясняя наши временные страдания здесь, на земле, пишет: «Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны». В другом месте читаем: «Если бы мм судили сами себя, то не были бы судимы; будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром…», ибо Бог посылает наказание, «чтобы нам иметь растив в Святости Его» (Евр. 12.7-11; 1 Кор. 11, 31-32). И воля Божия о нас есть, по словам святого апостола Павла, освящение наше, «чтобы мы воздерживались от блуда, чтобы каждый из нас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как язычники, не знающие Бога» (1 Фес. 4, 3-8). Отвечая Пушкину, митрополит Филарет имел в виду, конечно же, и эти строки Священного Писания, говорит о таинственной силе Божией, пресекающей греховный путь грешника и привлекающей его к участию в святости Бога.
Что А.С. Пушкин в своей юности правильно понимал и чувствовал богообщение, митрополит, как тонкий психолог и педагог, мог заметать по время посещений Лицея. У самого Пушкина в стихотворении «Безверие» (1817) читаем о том, что к неверующему в Бога «не простирается из-за пределов мира… мощная рука… с дарами мира», причем мира духовного (см. старую орфографию). Как просвещенный человек и поэт владыка митрополит, конечно, знал это стихотворение лицеиста, тем более, что оно было опубликовано В.Л. Пушкиным в «Трудах Общества любителей российской словесности Московского университета», ч. ХII, 1818 г. [I, 448]. В этом стихотворении есть и такие строки, обращенные к праведникам, считающим «мрачное безверие пороком»:
Смирите гордости жестокой исступленье:
Имеет он права на наше снисхожденье.
На слезы жалости; внемлите брата стон,
Несчастный не злодей, собою страждет он [I, 216]
Не поэтому ли взялся за перо Филарет, исполняя свой долг архипастыря и учителя? Он, мудро руководя поэтом в поисках виновника его душевных и умственных терзаний, указывает ему: ведь ты сам писал некогда, что не имеющий общения с Богом и Творцом своим «страждет собою»:
Сам я своенравной властью
Зло из темней бездн воззвал.
Сам наполнил душу страстью.
Ум сомненьем взволновал
Зная, что юный Пушкин мог видеть «мощную руку» Божию, простирающуюся «из-за пределов мира с дарами мира» духовного, владыка Филарет так и напоминает ему о Боге:
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум…
Участие столь знаменитого церковного и государственного деятеля не оставило поэта равнодушным. Узнав о стихотворении владыки от Е.М. Хитрово и еще не прочитав его, Пушкин пишет ей, что это «большая удача». Свое стихотворение «Дар напрасный…» здесь он называет «скептическими куплетами»: состояние души поэта в эту минуту понятно – острота ощущений, вызвавших «скептические куплеты», прошла. Полтора года миновало со времени их написания, и теперь нужно признать, что стихи рождены не разочарованием в жизни, а скептическим настроением. Существующее мнение о «ёрническом» тоне фразы в письме к Е.М. Хитрово вряд ли приемлемо. Слова поэта (перев. с фр. ): «Стихи христианина, русского епископа в ответ на скептические куплеты» – свидетельствуют лишь о его терминологической точности. Даже если бы Пушкин не написал в ответ Филарету своего прекрасного стихотворения, он знал, когда писал Хитрово, что его слова станут известны митрополиту.
Прочитав же стихотворное наставление Филарета, поэт пишет с благодарностью: «Твоих речей благоуханных отраден чистый был елей». Он исповедует н признает, что иногда, «бывало», своей лире с забавой ли или от праздности «вверял изнеженные звуки безумства [3], лени и страстей».
Думается, что отвечая на наставления архипастыря, и сам Пушкин вспомнил свое юношеское «Безверие»:
Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит,
Там умножает лишь тоску души своей.
При пышном торжестве старинных алтарей,
При гласе Пастыря, при сладком хоров пенье,
Тревожится его безверия мученье [I, 218]
Ср.:
Твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки елея нежданных
И ранам совестя моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
Человек, не верующим в Бога, даже если плачет, то
… не те потоки слез лиются,
Которы сладостны для страждущих очей
И сердцу дороги свободою своей…
И словно вспоминая о Держащем дланию весь мир и простирающем руку помощи верующим в Него, своего Создателя и Господа, Пушкин адресует Митрополиту, как он выразился, «русскому епископу», слова:
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь та,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Эта строфа очень глубока и объемна по своему содержанию. Если Пушкин в самом деле использовал стихотворение «Безверие», то, возможно, эти слова обращены к Богу Вседержителю, простирающему мощную руку Свою с «дарами мира» – не потому ли ответ Филарету был оставлен без надписания, без заглавия, что контекст данного стихотворения гораздо шире. Если же эти слова – «и ныне с высоты» – относятся к Филарету, то тем самым А.С. Пушкин, обращаясь к Архипастырю, возносит епископский сан его на подобающую высоту, ибо, по учению Церкви Христовой, Епископ олицетворяет образ Христов (см. Послание св. Игнатия Богоносца к Ефесянам, гл. 3, 6, и др. главы и послания его же: «… на Епископа должно смотреть, как на Самого Господа… гл. 3: «Все почитайте диаконов, как заповедь Иисуса Христа, а Епископа, как Иисуса Христа, Сына Бога Отца, Пресвитеров же, как собрание Божие, как сонм Апостолов. Без них нет Церкви» (Послание к Траллийцам св. Игнатия Богоносца, гл. З). И по учению святого апостола Павла, «начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении» (1 Тим. 5, 17).
Ответ Филарета есть напоминание о Боге и вразумление человеку, впадающему в грех отчаяния.
Еще одну параллель теме пушкинского ответа находим в послании святого апостола Павла к Галатам, гл. 6. 1, 2:
Братия, если и впадет человек в некое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового духом кротости… Носите бремена друг друга к таким образом исполните Закон Христов.
Ср.:
И ныне с высота духовной
Мне руку простираешь ты.
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Послание Апостола Павла и имение этот фрагмент всегда читаются на Литургии в день памяти Святого Благоверного князя Александра Невского. Даже если кто-то считает, что Пушкин не праздновал именин в этот день, он присутствовал на торжественных Литургиях и молебнах в день ангела императора Александра I и его, как любознательного человека, не мог не интересовать вопрос – как можно «исполнить Закон Христов»?
Есть еще один момент. Человек, знакомый с гимнографией Православной Церкви, обратит внимание на знакомое словосочетание: «с высоты… силой». 26 мая – день рождения поэта – иногда попадает в период празднования и попразднства великого праздника в честь Святой Троицы. В одном же из песнопений на этот праздник есть слова: «С высоты силою учеником, Христе, дондеже облечетеся рекл еси…» (Ирмос 3 песни канона утрени). Пушкин чтил «обычаи родной старины», в которые входило посещение храма по великим праздникам. Кроме того, известно, что он самостоятельно изучал Священное Писание. Таким образом, отвечая митрополиту и используя слова общего для них лексикона, Пушкин не только выражает благодарность за внимание к его духовным и душевным терзаниям [4], но и показывает, что он не чуждое чадо для Церкви Христовой.
Источник: Пушкинская эпоха и христианская культура. По материалам традиционных христианских Пушкинских чтений и Филаретовских чтений (5 апреля 1994) / Сост. Лебедева Э.С. Вып. 6. СПб., 1994. – С. 37-42.
Примечания:
Ссылки на тексты А.С. Пушкина даются по: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л.: Наука, 1977-1979.
[1] Помета в первой публикации в «Литературной газете», 1830, № 12 [III, 453].[2] О фиктивных датах под произведениями А.С. Пушкина см. статью Н.Н. настоящего выпуска и стр. 68-73 выпуска V настоящей серии.[3] Ср.: «Рече безумен в сердце своем: несть Бог» (Пс. 13, 1).[4] Благодарность же не была чужда его сердцу – см. в том же 1830 году в «Ответе Анониму»: «О, кто бы ни был ты… благодарю тебя душою умиленной… к доброжелательству досель я не привык – и странен мне его приветливый язык…» [III, 170].
Комментарии закрыты.